Хиросима

Давным-давно, в долине рек, среди тихих садов, в которых спрятались домики из дерева и бумаги, среди мостов, перекинутых через реку, жил добрый городок. Здесь пели сверчки, на праздниках гремели барабаны, девочки носили воду в глиняных сосудах, а мальчики ловили рыбу в прозрачной, неотравленной воде. Всё было беззлобно, совершенно обыденно и как-то невинно — как обычно бывает в фильмах перед внезапной бедой.

И как бывает в фильмах — беда пришла. Пришла она утром, в самое уязвимое время, в тёплый августовский день, когда небо было ясным и безоблачным. Над городком витала лёгкая дымка, женщины развешивали бельё, а школьники бежали на уроки. Как вдруг — в одно мгновение — яркое солнце, совершенно чужое и немилосердное, не созданное Богом, а созданное человеком, вспыхнуло над городом.

Сначала — яркий свет, белее белого, ослепительный, как самурайский клинок, разрезающий небо. Потом — пламя огня, испепеляющего всё живое. Люди, животные, тени — всё смешалось в один крик. Дома, превратившись в пыль, взлетели в воздух, мосты, расплавившись, рухнули в реки, а время, испугавшись, застыло. В одно мгновение от городка осталась дьявольская воронка — серая земля, покрытая пеплом, и обугленные силуэты на стенах тех, кто не успел сказать ни слова. Затем грянул проливной дождь — чёрный и густой, — который смыл последние следы детства, людей, чьих волос так и не коснулась седина, остатки хоть какой-то надежды и последнюю веру в милосердие человека.

Я думал, что японцы не плачут. Всегда собранные, сосредоточенные, пронзительно смотрящие вперёд — везде, кроме одного города, куда я не мог не приехать. Туда, где растёт поверх пепла трава. Туда, где бумажный журавлик — не просто поделка оригами, а молчаливая плата за каждого человека, которого пригласили на бал к Богу. Туда, где каждый японец рыдает, обнимая дерево. К той самой реке, через которую был переброшен Т-образный мост, ставший для экипажа «Энолы Гей» мишенью. В тот самый парк, который спустя десятилетия стал памятником человеческой силе и безумию одновременно. В Хиросиму — город, который снова воскрес! Сквозь руины пробилась трава, выросли новые деревья, открылись новые школы и зазвучала любимая музыка. Город, где люди снова начали смеяться, любить, строить мосты и воспитывать детей. На берегах Оты выросли вишни, а их лепестки вот уже восемьдесят лет падают в реку, как письма тем, кто ушёл в тот августовский день.

Я не читаю ни одного новостного канала, стараюсь не пропускать негатив в сердце и всячески избегаю любых стрессовых ситуаций. Но мне была нужна эта история. Я не мог никак понять, как вообще человек — существо, рождённое для света и любви, для тихого счастья в тени деревьев, — вдруг становится способным на разрушение, равное гневу богов? Какая тьма живёт в сердце, если его безумная рука поднимается, чтобы стереть с лица земли целый город, где дети утром шли в школу, а старики кормили голубей?

Хотя безумие это — не мгновенный порыв, не вспышка зверства. Это хладнокровие, облечённое в форму приказа, подписанного красивым заморским пером, выведенного аккуратным почерком где-то далеко за океаном, много десятков лет назад — будто речь шла о счёте за обед. Вот где настоящий ужас: не в крике, а в тишине заокеанских канцелярий, где тогда решалось, кому жить, а кому сгореть.

И всё же — несмотря на это — Хиросима восстала. Люди снова построили дома, спальни, принесли в них сердца и воспитали новых детей. И люди простили. Значит, где-то в глубине, в той самой бездне человеческой природы, рядом с безумием живёт и милосердие.

И, может быть, именно оно, милосердие, — последнее, что удерживает землю от того, чтобы снова обернуться в пепел.