Милан

Воздух потрескивал от жары. Я одёрнул руку от раскалённой дверной ручки отеля и решительно распахнул дверь на улицу ногой. Мне не требовалось и секунды на раздумья по поводу места своего обеда, которого я ждал вот уже третью неделю, находясь в этом путешествии. Целью моего вечного паломничества был старый миланский ресторанчик «Санта-Лючия», спрятанный в переулках величественного собора Дуомо, наверное, одного из самых красивых готических костров мира. Я обожал его мрамор, материал, способный в разное время дня менять свой оттенок: утром - янтарный, днём - кипенно-белый, а вечером - самый красивый, нежно-розовый, на фоне которого даже миланские карманники становились приятными людьми. Я стоял, облокотившись на парапет, не в силах отвести взгляд от этого шедевра, и улыбался. Жара висела невыносимая, а в желудке урчало. В какой-то момент я забыл, что шёл на обед, переключившись на собор, но вовремя спохватился, поспешив за стол.

Мне казалось, что в Италии, если официант поступил на работу лет в сорок, он останется на посту до самой смерти. Так, видимо, было и в «Санта-Лючии», ведь, когда я, урча животом, зашёл в зал, то встретил там знакомых, слегка постаревших мужчин-официантов, если, конечно, такое можно сказать про итальянцев. Мне кажется, они в любом возрасте выглядят роскошно и, не давая рукам отдыхать, живут исключительно в превосходной степени, пускай и со своими мамами. Они никуда не спешат, очень любят вино и футбол и иногда выходят на работу в основном для того, чтобы покурить с коллегами, пофлиртовать с клиентками и между делом немного заработать денег, продолжая в душе наслаждаться жизнью, ежедневно купаясь в собственном дольче фар ниенте.

Это был богатый Милан. Я сидел в «Санта-Лючии», сырая спина от рюкзака сладко ныла, а голод, сорвавшись с цепи, требовал еды. Я отобедал чем бог послал, а послал он мне: большую тарелку мясистых колец ароматных розовых помидоров, украшенных в центре пузатой квашнёй бурраты, рассечённой крест-накрест и щедро политой зеленоватым, наверное, лучшим на планете оливковым маслом со снежинками чёрного перца. Лучшие части заботливо разделанной для меня камбалы с тем же богоподобным маслицем казались поющими, когда я её ел. И в финале официант торжественно вынес дымящуюся тарелку макарон, идеально пропитанных соком ракушек вонголе, припущенных на масле оливы и густо посыпанных свежей петрушкой.

Это был множественный оргазм такой силы, что нога ещё минут тридцать тряслась от удовольствия, а всё небо надо мной покрылось алмазами. Я готов был обнять весь Милан, радоваться и кричать во всё горло, как сумасшедший, но, оглядевшись вокруг, не увидел ни одной похожей эмоции. Все спокойно ели, мило общались и, казалось, никого не замечали, кроме друг друга. Удивительные, конечно, люди - итальянцы! Совершенно потрясающая нация, которой с молоком матери привили любовь к идеальной жизни. Они растут среди вечных творений; их соотечественники - Данте, Поллайоло, Брунеллески, Боттичелли. У них есть Флоренция, холмы Тосканы, хорошая кожа и кашемир, а ещё искусство жить, взапой наслаждаясь обычной жизнью, превращая рутину в праздник. Вечный праздник, который всегда с ними. Я влюбился в Италию в свой первый приезд, люблю её сейчас и, наверное, буду любить её всегда, какой бы она ни была.