Новый Орлеан

Скажу честно, в Новый Орлеан я хотел попасть больше всего. Это был город, который мне снился, словно хмельной сон старого моряка, город, в котором я мог утонуть по-разному: в урагане, в Миссисипи, страшно похожей на Волгу, в бесконечном алкоголе или в музыке, в джазе, ставшем основой города. Я уже бывал здесь раньше, видел его невероятную архитектуру, повенчанную с бедой, мистику вуду, приправленную специями и тайнами старого Юга. И с тех пор мысленно снова и снова возвращался на родину джаза и соуса табаско, но всё никак не мог приурочить. Теперь это случилось. Спустя семнадцать лет.

Я вновь ангажировал на Airbnb дом со стиральной машинкой и был счастлив чистым трусам, как ребёнок. Танцевал в душе, смыл с себя кусок бесплатного земляничного мыла, ощущая в тот момент абсолютное удовольствие. Я так радовался любым благам, которые доставались мне с каждой новой арендой и совершенно забывал, что дома они доступны мне всегда. Но сейчас привычный комфорт был наградой и, положа руку на сердце, недешёвой.

Дом, который я арендовал, стоил четыреста долларов в сутки (как замечательно, что иногда путешествовать можно со своим добрым другом и делить расходы). И, когда я вошёл внутрь, он меня совершенно не впечатлил, оказавшись привлекательным лишь на фото, а в реальности — холодным и бессмысленным. Меня окружали дизайнерские стулья, на которых невозможно было сидеть, шкафы, которые не открывались, и кровать с ножками такой высоты, что матрас был поднят над полом на метр. Добавьте сюда кухню со скошенным потолком, в который я врезался головой сразу же, как зашёл в дом, неухоженный сад, разбитый очередным ураганом, и получите совершенно несчастного человека, наступившего в тёплый кал разочарования. Но несчастным был не только я!

Сам город Новый Орлеан — это один из самых несчастных городов Америки. Он страдает постоянно и без устали. Его разрушают ураганы, затапливают наводнения, сбивают с ног торнадо, сминают в клочья шквальные ветра. Когда цивилизация начинает чувствовать себя здесь уютно, приходит братец-ураган, одним махом стирая её иллюзии, и последствия очередного, недавно прогремевшего шторма были видны на каждом шагу: разбросанные по улицам ветки, сломанные деревья, грязные лужи, вышедшие из берегов, перевёрнутые мусорные баки и машины с разбитыми стёклами.

Каково это жить в городе, который постоянно играет с тобой в смертельную игру? В городе, в котором сложно строить планы? Он ведёт себя, как старый негодяй с кольтом в руке, предлагающий твоим строительным амбициям партию в русскую рулетку. Бедолага, стоящий прямо на пути ураганов, смерчей, торнадо и шквальных ветров, идущих с Мексиканского залива. Город, находящийся ниже уровня моря, обречённый приглашать в гости наводнения. Достаточно вспомнить «Катрину», погрузившую Новый Орлеан в незабываемый ужас, затопившую восемьдесят процентов территории, отправившую к Богу почти две тысячи человек и оставившую десятки тысяч людей без крыши над головой.

Но, несмотря ни на что, город был набит людьми, влюблёнными в свой креольский феномен. Они оставались здесь не потому, что не могли уехать. Они оставались, потому что не могли не остаться, по той же причине, по которой добрые якуты остаются на своей родной земле, живя треть года в темноте и вечной мерзлоте. Просто любовь к родине, к ледяным узорам на окнах, к оленям с пушистыми рогами, к бриллиантам, размером с вишню, к сапожкам из оленьих пяток и окружающим друг друга искренним сердцам — непреложна.

Все казались влюблёнными. Таким был и я: влюблённый в Новый Орлеан, который в пулемётной очереди событий оказался выстрелом, попавшим в цель. Это был город, где можно съесть люля-кебаб из пеликаньего языка, стейк из крокодила, шашлык из черепахи и рагу из раков. Город, где Миссисипи напоминала Волгу, а запах влажной мостовой впитывался в лёгкие, как озорное биодинамическое вино. Город, в котором можно потерять деньги, сознание, голову, а потом проснуться на рассвете и снова влюбиться в него, как в первый раз.

Здесь я нарушил свои правила и с самого утра откушал в каком-то старинном баре с камином посередине бокал сухого красного лишь потому, что барменша прониклась ко мне симпатией и угостила пьяной вишней, ягодой, вымоченной в смеси брома, трёх долей девяностодевятипроцентного этилового спирта и столовой ложки плавиковой кислоты. Алкогольная ягодка сразила наповал, ну а я добил утреннюю трезвость бокалом каберне совиньон, после чего отправился в город.

Вокруг летали пеликаны с ковшами-клювами, зияли дыры на дорогах, и через каждые три метра гремели джаз-бары. Город готовился к главному вертепу года: Жирному вторнику, карнавалу полуголых людей, который вам знаком как Марди Гра, празднику, завершающему долгую зиму. Я побывал в музее Табаско, съел стейк из крокодила на старинном кораблике, ходящем по Миссисипи, прогулялся по Французскому кварталу, тщетно пытаясь найти хоть одно место съёмок фильма «Секрет», послушал джаз, ещё немного выпил, закусив всё жареными устрицами, и засобирался домой.

Вечером меня ждал привычный сбор чемодана, а утром — привычная очередь в аэропорту. Привычные процедуры досмотра и посадки. Всё, что въелось в мой распорядок за месяц странствий. Всё, что стало частью меня за двадцать лет путешествий. Я сел в самолёт, закрыл глаза и стал ждать толчка об исчерканный шинами асфальт нового города, на этот раз Нью-Йорка, где я продолжу свой рассказ уже в понедельник.