Прибыл в Шэньчжэнь

Склоняясь над своими текстами, я всё чаще и чаще стал усмехаться. Ведь, берясь за перо и кладя на бумагу ещё одну историю, я потихоньку схожу с ума, осознавая, сколько ещё этих историй у меня хранится за пазухой. Последние три года я ненасытно стал путешествовать, всё реже и реже оставаясь дома, сделав своим домом самолёт, вокзал и кровать своего, каждый раз нового, отеля, в который привожу свои ритуалы, как цыган — кибитку, молниеносно в нём обживаясь.

Я написал такое количество ещё невышедших историй, столько посетил мест, что если я отъеду на бал к Богу, вы только через полгода об этом узнаете. Можно, конечно, писать каждый день, но где взять столько душевных мук? Пара дней в неделю — моя золотая середина.

И свой новый рассказ, открывающий целую серию, я предлагаю начать так. Был самолёт. Был Стамбул. Затем ещё один самолёт. И, оставив позади воспоминания о Швейцарии, я, помятый как трамвайный билет, прибыл домой, в Москву, в остатки лета — в ту потрясающую погоду, в которой люди, пьющие лицом тепло, купались в этой залитой солнцем неге. Была идеальная свежая погода. Девчонки ещё не надели осеннее, продолжая радовать сильную половину колокольчиками юбок, а топоту их ножек вторили свежеполитые улочки, летние веранды кафе, аппетитная кухня, знакомая речь и возможность до ночи бродить по переулкам, впитывая этот город — в его идеальную, раннеосеннюю, почти летнюю пору.

Всё было бы хорошо, но цыганская душа не терпит покоя, и, пробыв на вахте несколько дней, я всё чаще и чаще стал поглядывать в небо — голубое, с тёмными крестами медленно летящих самолётов. Паспорт покоился в столе. В паспорте — неоткатанная китайская виза. Решение я принял, как неопытный влюблённый, секунд за пять, и, подпоясавшись зарёй, умело собрав вещи, я улыбнулся отражению в зеркале и шагнул за дверь квартиры.

Я летел China Southern, в приличном трансатлантическом самолёте. Рейс был ночной, и я был уверен, что эта ночь будет худшей, но всё оказалось не так страшно. Десять часов полёта, из которых я проспал всего шесть, ворочаясь и бегая в туалет, принесли тридцатипроцентное восстановление в Whoop’е, но я чувствовал себя хорошо, предусмотрительно выполнив перед сном ряд полётных ритуалов, а именно: выпил колесико магния, натянул на ноги компрессионные носки, зашторил глаза светонепроницаемой маской и, до полной потери слуха, утрамбовал в уши с помощью карандаша два резиновых чопика.

Это прошёл мой ночной рейс в китайский Шэньчжэнь — мировую столицу полупроводников, главный торговый центр электроники, негласный район Гонконга и мою первую точку в долгом азиатском приключении.

Над городом висел ядовитый дымок, а в городе не было ни единого человека, смотрящего прямо. Вся нация уткнулась в телефоны, проживая свои южно-китайские жизни по ту сторону чёрного зеркала. Я ехал в отель, а карманный прибор контроля углекислого газа показывал худший результат. Но я знал, куда ехал, и почти сразу, не насладившись прекрасным отелем, о котором расскажу в следующих главах, я поехал в Хуацянбэй — некогда район ремесленников, теперь же мировой сборочный центр, где, склонившись над зеленоватыми платами и задыхаясь от паяльного дыма, сидят изобретатели-вундеркинды, двигающие вперёд мировой рынок электроники. Но об этом я предлагаю поговорить завтра.